Астрид Линдгрен: «Мне вспоминается один весенний день в начале 20х годов. Я сидела под кустом цветущей черёмухи у церкви и читала «Голод» Гамсуна. Я была молода, одинока, с дырой в кармане и только что приехала из провинции в Стокгольм, где никого не знала. Будни в конторе: еще куда ни шло, но выходные я могла пережить только благодаря книгам».

Незадолго до этого она открыла для себя городскую библиотеку. Просторный, круглый зал, море книг- бери не хочу! Долго бродила среди стеллажей, выбрала несколько томиков и пошла к прилавку, за которым стоял симпатичный блондин голубом свитере. «Сначала нужно оформить читательский билет, а на это уйдет несколько дней». Моему разочарованию не было предела, и к своему вечному стыду вдруг расплакалась; молодой человек удивленно и с неприязнью смотрел на меня: мой интерес к литературе показался ему несколько преувеличенным. Откуда ж было ему знать, что мой голод был не только духовным, но в некоторой степени и физическим, а в таком состоянии зареветь ничего не стоило».

 

"Я почувствовал себя страшно одиноким и чуть не заплакал. Пошел и сел на скамейку в парке. Не было ни души. Наверное, все ушли ужинать. Смеркалось, накрапывал дождь. В домах вокруг парка зажглись огни. Наверно, повсюду, где горит свет, дети сидят возле своих пап и мам. Только я здесь один, в темноте... Вдруг в свете фонаря на земле что-то блеснуло. Оказалось, простая бутылка из-под пива. Конечно, пустая. Кто-то засунул в её горлышко кусок деревяшки. Вдруг, мне показалось, будто в бутылке кто-то копошится. Однажды в библиотеке я взял книжку 1001 ночь. В ней рассказывалось о духе, который сидел в бутылке. Но то было в далекой-далекой Аравии... много тысяч лет назад... Разве могут сидеть духи в бутылках стокгольмских пивоварен!? Но в этой бутылке, и правда, кто-то был. Честное слово, там сидел дух! И ему не терпелось выйти из заточения". Астрид Линдгрен. «Мио, мой Мио!»

​

Буссе, герой этой сказочной повести, приёмыш, он попал к дяде и тёти, когда ему исполнился всего год, а до этого был в приюте. «Тетя уверяла, что в доме от меня дым стоит коромыслом, что я притаскиваю с прогулки всю грязь, слишком громко болтаю и смеюсь. Она без конца повторяла: Будь проклят тот день, когда ты появился в нашем доме. Дядя вообще ничего мне не говорил, а лишь изредка кричал: "Эй ты, убирайся с глаз долой, чтоб духу твоего не было!"

 

"Иногда вечером, ложась в постель, я мечтал, чтоб отец моего друга Бенки вдруг стал и моим отцом. И тогда я задумывался, кто же мой настоящий отец и почему я не с ним и с мамой. Тетя сказала однажды, что моя мама умерла, когда я родился. «А кто был твоим отцом, никто этого не знает. Зато всем ясно, какой он проходимец". Я ненавидел тетю за то, что она так говорила. Может, это и правда, что мама умерла. Но я знал: мой отец - не проходимец. И не раз, лежа в постели, я украдкой плакал о нем".

​

 Астрид не могла вернуться в родной город. В 18 лет она уехала в Копенгаген, чтобы родить и оставить там, в приемной семье, своего сына, Лассе, не пожелав выйти замуж за его отца. Похоже, он все-таки был проходимцем. Родители были убиты горем, они не выгоняли дочь, но с горечью спрашивали: «Как ты могла?» Но разве когда-нибудь, скажет она потом, молоденькие, неопытные, доверчивые дурочки могли ответить на эти вопросы...

Копенгаген был хорош тем, что больницы не сообщали властям о гражданском положении рожениц; а работы там не было. Астрид сняла каморку в Стокгольме и пошла на курсы стенографисток. Средств на ребенка, конечно, не было. Чудо - вот, что могло её спасти. Оно немного заставила себя подождать, но потом, она устроилась секретарем в Королевский автоклуб, стала женой своего начальника, смогла, наконец, забрать Лассе и родить ему сестрёнку.

 

 Лучшую подругу Астрид встретила, когда ей было семь. Домашние звали эту девочку Мадикен, хотя она была Анн-Мари; папа её был солидным господином, управляющим банка, семья жила в большом белом доме; а дочь была настоящей сорвиголовой. Смелая, отчаянная, она научила Астрид драться, получив взамен от более ловкой подруги уроки балансирования на крышах и сидения на сосне.

Однажды они собрались спуститься по пожарному канату с четвертого этажа. «Бросили монетку, вспоминала Линдгрен, не для того, чтобы узнать, кто пойдет первой, а чтобы решить, делать ли это или нет. Жребий выпал спускаться, и вот, я, презирая опасность, вылезла с помощью школьных товарищей из окна. Когда ж я повисла где-то на уровне второго, они вдруг выпустили канат. "ты убилась?" услышала, как сквозь туман, их крики сверху. Ясное дело, убилась, воскликнула надо мной перепуганная насмерть старушка». Героиня одной из её ранних книг расскажет об том случае: «В какой-то миг я сумела зацепиться за крючок окна и благодаря этому избежала возможности стать маленьким ангелом».

 

- Ой! А я знаю, что мы будем делать! Вон там, в тростнике, мы будем играть в младенца Моисея. Лисабет так и запрыгала от восторга: Можно, я буду Моисеем? Ида хохочет: Ай да Моисей нашелся! Но ей пора развешивать белье, и Мадикен с Лисабет остаются одни на берегу Нила. По вечерам, после того как в детской погасят свет и в комнате делается темно и тихо, Мадикен рассказывает разные истории о привидениях, убийцах, о войне; а иногда - библейские истории, которые узнала от Линус Иды. И Лисабет хорошо знает, кто такой Моисей, как его положили в корзинку и бросили в реку, а потом пришла дочь фараона, принцесса Египетского царства, и нашла его в тростнике. У самой воды стоит бадья - как раз то, что надо для игры! Лисабет сразу лезет туда. - Нет, надо её стащить в воду, а то какой же это будет Моисей в тростнике! Астрид Линдгрен. «Мадикен»

 

Кончено, они обе вымокнут, а Мадикен еще вымажет мамин шелковый халат: не могла же она выдать свое ситцевое в полоску платье за царское! И вообще, едва не утонут. Но их спасет от волн и «каркадилов» благородный сосед. Прототипом героини этой книги была не только подруга Астрид, но и она сама. Это их домработница рассказывала детям истории из Библии, а они просили её спеть про железную дорогу Иисуса Христа, по которой едут в рай.

 

 "Но Ида отказывается петь, когда полощет. Не хочет, и ладно! Потому что, как ни любит Мадикен эту песню, она никогда не может слушать её без слез. Это очень грустная песня про девочку, которая думала, что можно сесть на поезд и уехать на небеса, а там бы она встретила свою маму, которая умерла... У Линус Иды все песни такие печальные, мамы в них умирают, и тогда папы возвращаются домой и ужасно раскаиваются, и клянутся, что больше никогда не будут напиваться пьяными... Да уже поздно - раньше надо было спохватываться!"

​

В другой раз они играли в Иосифа и его братьев. Мадикен посадила сестренку в сухой колодец и написала "Прадаеца хорошинький маленький раб". Потом она бегала за бутербродами, а вернувшись вместо Лисабет нашла записку: "Я купил этого раба за 5 эре. Исидор - злой басурман и работорговец". Мадикен насмерть перепугалась, побежала к Иде; но, к счастью, злым басурманом оказался всё тот же добрый соседки парень, благодаря которому Мадикен пережила примерно те же чувства, что и дети Иакова, продавшие в рабство младшего брата. Но самым любимым и счастливым днем в году у Астрид и Мадикен было Рождество.

 

Из воспоминаний Ларса Линдгрена: «Моя мама была не из тех, кто сидит на скамейке в парке и смотрит, как играют дети: хотела играть сама и, подозреваю, что ей было так же весело, как мне; однажды мы катались с горки, мамина юбка попала под картонку и порвалась. И когда мы шли домой, я старался держаться к маме как можно ближе, чтобы прикрыть её сзади.

Как-то раз, когда меня рядом не было, мама вскочила на ходу в трамвай, за что её обругал кондуктор: мой приятель видел это своими глазами и рассказывал, не скрывая восхищения. В другой раз запрыгнула в проезжающий автобус, потеряв при этом туфлю. Когда я подрос, стал гордиться, что у меня такая мама, глядя на которую одноклассники разевают рот от удивления". В старости она говаривала: «А что? Ведь в Законе Божьем ничего не сказано о том, что старухам запрещено лазить по деревья». И лазила. Когда её имя дали новому астероиду, она сказала: «С этого дня можете меня звать Астероид Линдгрен». На 80-летие её чествовала вся Швеция и полмира: Предупреждаю, заявила она: вы вручаете награду Швед года человеку, который наполовину глух, наполовину слеп, и полностью выжил из ума. Следовало бы осторожней раздавать такие звания».

 

"Вот как она выглядела: волосы цвета морковки были заплетены в две тугие косички, торчавшие в разные стороны; нос походил на картофелину, да к тому же в крапинку - от веснушек; в большом широком рту сверкали белые зубы. На ней было синее платье, но так как синей материи у неё, видимо, не хватило, она вшила кое-где красные лоскутки. На очень тонкие и худые ноги она натянула длинные чулки: один коричневый, а другой - черный. Огромные туфли, казалось, вот-вот свалятся - папа купил их ей на вырост, в Южной Африке, и Пеппи ни за что не хотела носить другие". Астрид Линдгрен

​

 Имя для самой озорной на свете девочки, чья мама была ангелом, а папа афри- канским королём, придумала дочка Астрид: Пеппидлинныйчулок. В одно слово. В остальном, это, кажется, воображаемый автопортрет. Она хотела вернуть себе детство. Помню, как тягостно стало у нас на душе, ког-а мы поняли, что больше не умеем играть. Чем же нам теперь заниматься? Отрочество было лишь каким- то состоянием, беззвучным, безжизненным. Я нередко предавалась меланхолии, считала себя некрасивой и к тому же не была влюблена. «Я не хочу становиться взрослым!» скажет друг Пеппи, поняв, что не может взять её во взрослый мир.

В шестнадцать она стала единственной девушкой-репортёром в своем городке, в 17 первой остригла волосы: Люди подходили ко мне на улице и просили снять шапку, чтобы посмотреть. Я позвонила домой и сказала об этом отцу. Тогда тебе лучше не приходить, ответил он глухим голосом. Шведский язык был любимым предметом, ей хотелось писать. Но в школе её дразнили Сельмой Лагерлёф, и из упрямства она твердо решила: "ни за что не стану писательницей!" Позволялось два исключения из правила: рождественские истории для журналов, в том числе - о том, как Пеппи празднует Рождество (самый дорогой для Астрид праздник); второе: статьи в защиту детей. Как-то она подготовила доклад от имени Лассе, и редакция так и опубликовала материал, за подписью школьника.

 

"У старших есть неприятная привычка сравнивать. Насколько я понял, во всей истории человечества таких одаренных и воспитанных детей, как те, которые жили во времена, когда папа и мама были маленькими. Детки тогда были миленькие. По всем предметам у них были отличные оценки, им никогда не делали замечаний, они всегда мыли уши и шею холодной водой, любили здоровую, полезную пищу. Их величайшей радостью было сидеть с младшими братьями и сестрами... Словом, их детство - это длинная проповедь".

 

"Если у меня когда-нибудь появятся дети, - завершался доклад, - и с трясущимися коленками придут ко мне, получив нагоняй от учителя, я воскликну: "Да не убойтеся, дети мои! Чемпион Швеции по непослушанию - это все ещё ваш папа!"

   Всерьез я стала писать совершенно случайно. Однажды вечером, это был март 44, в Стокгольме был снегопад; я шла по улице. На тротуаре лежал свежий снег, а под ним оказался лёд. Я упала, сильно ушиблась и была вынуждена некоторое время лежать в кровати. Чтоб убить время, взялась стенографировать истории о Пепси. В мае дочери должно было исполниться 10, и тогда мне пришла в голову мысль начисто переписать рукопись и подарить ей".

   Так она и сделала. А копию отправила в издательство, с припиской: В надежде, что вы не поставите в известность детский попечительский совет, ведь у меня у самой двое детей, каково им придется с мамашей, которая пишет такие книжки!

 

"Мне не доводилось иметь дело с духами, и было чуточку боязно вынуть из бутылочного горлышка деревяшку. Наконец, я все же решился - дух со страшным шумом вылетел из бутылки; начал расти и стал огромным-преогромным. «Ты освободил меня. Проси чего хочешь, малыш!» Но я вовсе не ждал награды... Оказывается, дух прибыл в Стокгольм вчера вечером и залез в бутылку, чтобы хорошенько выспаться - лучше, чем в бутылке, нигде не выспишься, это знают все духи. Но пока он спал, кто-то закупорил бутылку. Не освободи я его, он, может, протомился бы там тысячу лет, пока не сгнила пробка". Астрид Линдгрен. «Мио, мой Мио!»

 

 Джин был из Страны Дальней. Той самой, из Притчи Спасителя, в которую не- который человек высокого рода отправился получить царство и перед отъездом призвал десять рабов своих, дал им 10 мин, сказав: пускайте их в оборот, пока я возвращусь. Но граждане ненавидели его и отправили вслед за ним посольство: не хотим, чтобы он царствовал над нами. И дальше - Притча о талантах. Только мину лукавый раб не зарывал в землю, а хранил, завернув в платок: вместо того, чтоб умножать духовное серебро... И вот дух сказочников берёт Астрид с собой.

 

"Он наклонился и обнял меня. Вокруг нас что-то загудело, и мы полетели ввысь. Далеко внизу остались парк, темная роща и дома, где в окнах горел свет и дети ужинали вместе со своими папами и мамами. А я, Бу Ульсон, был уже высоко-высоко в звездных краях. Под нами плыли облака, а мы мчались вперед быстрее молнии и с грохотом почище гро ма. Иногда нас окутывал мрак, а потом снова ослепляли дневной свет и такая белизна, что невозможно было смотреть. Тут дух протянул руку: гляди, вон Страна Дальняя. Мы начали спускаться и оказались на острове. Да, то был остров и он плавал в море. Воздух был напоен ароматом тысяч роз и лилий. Слышалась музыка, какую не сравнишь ни с какой музыкой на свете. На берегу моря возвышался громадный белокаменный замок, там мы и приземлились".

Астрид Линдгрен. «Мио, мой Мио!»

​

Это очень похоже на видение пророка Иезекииля, сон Сципиона - на призвание. Здесь Боссе узнает, что, на самом деле, его зовут Мио, а его папа король - это из Откровения: «Побеждающему дам вкушать сокровенную манну и белый камень и на камне написанное новое имя»... Но вскоре выясняется, что стране угрожает злодей, и победить его может только маленький принц; т.е. он, Мио. Отец и сын должны пожертвовать собой - принц вступить в смертельную схватку, а король - его отпустить. Мио, мой Мио!

Чудовищем из Апокалипсиса Астрид считала Гитлера. При том она пишет, что на коленях бы поползла к правительству, моля не начинать войну, если Швецию в нее все же втянули б. Всю войну она проработала в секретном отделе военной разведки, занимавшемся «грязной», но нужной работой - перлюстрацией писем. «Когда читаешь газеты, с трудом веришь написанному, но когда письмо говорит, что 2 детей Жака погибли в оккупации, война вдруг становится для тебя жуткой реальностью». К счастью, злой рыцарь был повержен, и Астрид смогла остаться в сказке: «Я хочу писать для тех читателей, которые способны творить чудеса! А творят дети, когда читают книги. Именно поэтому дети нуждаются в книгах».

 

"Буссе давно уже нет на скамейке. Он теперь в Стране Дальней, где шумят серебристые тополя, где костры освещают и согревают ночь, где так вкусен Хлеб Насущный и где у него есть отец-король, которого он так любит и который так любит его". А. Линдгрен

​

В 78-м ей дали очень престижную Премию Мира. «Мне предстояло сочинить речь, которую прежде должны были одобрить сочинители, я написала, отослала, и скоро получила ответ от самого главного учредителя: не следует произносить речь, я должна просто взять награду и поблагодарить, коротко и ясно. Ответила, что тогда приезжать не стоит: мою премию может взять за меня кто-то другой». Потом ей дали-таки слово, и услышали то, о чем говорить было не приятно и не принято - о насилии над детьми в семье.

 Она начала с Гёте. Сказала, что ребёнок, который любит своих родных, учится у них относиться с любовью ко всему, что его окружает, и сохраняет отношение это на всю жизнь; вспомнила розгу, которую не советует жалеть, если не хочешь испортить сына, Ветхий Завет. Напомнив, что ныне мы в Новом: Рождество уже произошло, и Христос пришел в этот мир беззащитным Ребёнком, доверившись нашей любви. Воспитывать плёткой всё равно, что изгонять дьявола с помощью вельзевула. Насилие порождает насилие. Зло увеличивает зло. Дарите детям как можно больше любви! Отдавайте им всю свою любовь, и здравый смысл придёт к ним сам собой.