"Где-то, год назад я в Мюнхене встретил Вечного жида; он сидел в кафе Одеон и читал Франкфуртер Цайтунг. Глазам не верил! Элегантно, но не очень модно одет, тщательно выбрит, с черной английской бородкой и небольшим брюшком. Такого человека можно было б встретить на театральной премьере, в ресторане, скачках, но в его глазах был какой-то удивительный глубокий свет. И ещё у него была неповторимая манера постоянно шевелить руками..."

 

Рассказ о своей воображаемой встрече с Агасфером Фейхтвангер опубликовал в книге "У рек вавилонских. Почти веселая книжечка для евреев". Там же, тогда же - в 1920, в Мюнхене, только не в кафе, а в пивной, была основана нацистская партия. Лион мог и не слышать ещё о Гитлере, антисемитизм крепчал и без него - после поражения Баварской красной армии и Баварской советской республики вождями которой были два российских еврея, озлобленность народа, вызванная бедствиями войны и революций, вылилась в ненависть к евреям.

 

"У вас какие-то дела здесь, в Мюнхене? - Я основываю антисемитскую газету: мне нужен шум, радостные крики, гвалт, угрожающая чушь... Примерно так, как бывало в старое время на всяческих диспутах. Вот была жизнь! У евреев аргументы, у другой стороны - кулаки. - Вы антисемит, - изумился я. - Вот те раз! А кем же мне быть? Я же порождение антисемитизма. Бродячий, всем чужой еврей, которому голову негде преклонить, это же антисемитская сказка. Растущая цивилизация подрывает моё право на существование: чем меньше неграмотных, тем меньше юдофобов. Хороший немецкий для меня острый нож. Хороший немецкий и антисемитизм понятия несовместимые. Моя цель - показать, что все зло, которое было в этом мире - казнь Христа, эпидемии философии и сифилиса, изобретение социал-демократии и капитализма, мировая война и пацифизм, короче, всё самое скверное в мире - дело рук евреев". Лион Фейхтвангер. «Беседы с Вечным жидом»

 

Пухленький призрак позвал автора выпить по случаю открытия Кулака правды, так он назвал свою газету, и в редакции, с календарём-свастикой для немецкого движения, кучей соответствующих брошюр стал рассказывать о былых успехах, крестовых походах, и совсем свежих погромах: «Немало труда я вложил, чтоб в России, Польше, Румынии ксендзы, попы забыли на время Нагорную проповедь и начали призывать к избиению евреев и грабежу их имущества. Я всегда был в самой гуще; я натравливал, лгал, клеветал все 2000 лет так, что даже шовинизм мировой войны, по сравнению с этим был самой трезвой объективностью».

 

"Его слова стали доноситься до меня как бы издалека; за столом оказались ландскнехты, они бражничали, угрожающе жестикулировали, лица разные: и красные, добродушные, и грубые, неотесанные; и Вечный жид, сидел между ними, пил их здоровье... Все больше людей теснилось у стола. Они вопили, ругались, широко раздирая рты, клялись, орали, злобно кричали... совершенно беззвучно.

Затем стены комнаты раздвинулись, и пред моим взором раскинулась огромная полная крови и дыма площадь: жгли горы древнееврейских книг, на гигантских, сложенных до неба кострах горело, обугливалось бесчисленное количество человеческих тел; пастыри пели Слава в вышних Богу. Мужчины, женщины, дети брели через площадь голые или в лохмотьях, и ничего у них не было с собой, кроме трупов повешенных, колесованных, обугленных, и разорванных, оскверненных, загаженных нечистотами книг".

 

Страшное видение. Откровение. 1920 год... Но немецкая интеллигенция и еврейская ещё не воспринимают происходящего всерьёз: подсмеиваются, пишет Лион, над бездарностью и языковыми ляпсусами антисемитов. Вы довольны? спрашивает он Агасфера в конце почти весёлой книжечки - Доволен? Тщательно выбритый, с английской бородкой, завсегдатай театра, ресторана, скачек. И, шевеля руками только ему одному характерным образом, он усмехнулся: А почему бы и нет?

 

"Я рос в католическом южногерманском городе, где было мало неподдельного, настоящими были, собственно, лишь окрестности, прекрасные собрания картин и книг, карнавалы, да еще, пожалуй (впрочем, в этом я ничего не смыслю), пиво.

   С тех пор как я мальчиком мучительно переводил Книгу судей с еврейского на немецкий, странная история о клятве Иеффая не покидала меня. Мой учитель, в высшей степени не одобрявший сей фрагмент, дополнил библейский рассказ; он говорил мне о том, как дочь Ифтаха Шейла обхаживала раввинов, чтобы они на основании Писания объявили клятву недействительной (это действительно так - по Закону, Ифтаху надо было просто принести жертву повинности, и безумный обет был бы отменён); как Бог наказал раввинов слепотой; как первосвященник, понимавший никчемность клятвы, был слишком горд, чтоб идти к Ифтаху, а тот слишком высокомерен, чтоб посетить архиерея; в наказание пастырь был лишен должности, а у Ифтаха гнили части тела, и его труп погребли во многих местах"

 

"Сорок семь фраз Библии, которые посвящены Ифтаху, пятому Великому судье Израиля, представляют собой творческую переработку четырех древних историй, повествующих о событиях, происходивших в разное время и не имеющих друг с другом ничего общего. Разумеется, в основе сих источников лежит достоверный исторический материал, но он подан более поздними авторами... Прежде всего, рассказана история о том, как бастарда Ифтаха братья лишили наследства и изгнали. как он, возглавив банду, добился многих побед, а его род, потерпев поражение, позвал его и поставил над собой судьей. 3 рассказ, прекрасный и волнующий, - о клятве Ифтаха и о принесении им в жертву своей дочери. Этот отрывок создан истинным поэтом, его почти не коснулась рука редактора. Именно эта часть истории оставляет потомкам широкий простор для фантазии, и представляют они её всякий раз по-новому. Шекспир, редко вспоминавший героев Библии, говорит об Иеффае, его дочери и кровавой клятве трижды, один раз - в Гамлете. А ослепший Георг Гендель посвятил Иеффаю и его клятве ораторию".

Лион Фейхтвангер. «Иеффай и его дочь»

 

 Книгу об Иеффае-Ифтахе, он писал всю жизнь. Впервые отголоски библейской трагедии появляются в его пьесе Еврей Зюсс, которую он опубликовал в 16 году, после того, как его демобилизовали по здоровью, но после погромов отозвал со сцены, превратив её в исторический роман.

Знаменитый банкир, Йозеф Зюсс Оппенгеймер, придворный финансист герцога Вюртемберга, финанцдиректор, достиг небывалых для еврея высот, фактически он правил герцогством. Правда, недолго, почти, как Иеффай. Во время одной из очередных антисемитских вспышек соплеменники просят его спасти невинного от расправы; он не хочет жертвовать карьерой, возможным титулом, богатством, но все ж помогает; и ценой помощи становится жизнь его единственной дочери. Она бросилась с крыши, убегая от герцога, когда тот попытался её обесчестить.

Зюсс отомстил, помог раскрыть заговор своего герцога, и того хватил удар; но потом он вдруг взял всю вину остальных придворных заговорщиков на себя: год его держали в тюрьме, пока шел процесс, потом повесили. В этот последний год стихли его страсти, Зюсс духовно преобразился, и эшафот стал ему Голгофой.

 

"Позже я занимался научным изучением Библии. То, что откопали археологи, филологи, историки, смоделированная ими настоящая ранняя история Заиорданья потрясла меня больше, чем самый захватывающий детектив. Персонажи, с которыми я познакомился мальчиком, медленно переплавлялись в моем воображении, несвязные противоречивые истории обрели такую форму, что теперь я мог расставить их по нужным местам. Постепенно дикий, кровожадный, великий и несчастный главарь банды Ифтах обретал реальные черты... Я увидел его в стране Галаад, среди людей, которые были потомками пастухов-кочевников, с трудом приспосабливающихся к оседлой жизни. Я представлял, как он вернулся к свободной жизни в пустыне, я видел, как он сражается с опасностями и князьями пограничных областей". Лион Фейхтвангер. «Иеффай и его дочь»

 

В 1933 году, когда Гитлер стал рейхсканцлером, Фейхтвангер, повезло, читал лекции в Америке. В списке врагов народа, у Геббельса, он значился под номером 6: его лишили немецкого гражданства, конфисковали имущество. Его книги изъяли из библиотек и магазинов и публично сожгли на площадях нескольких городов. Он стал эмигрантом, начал свою борьбу с фашизмом, начал искать того, кто мог бы освободить Израиль от ига аммонитян, и поиски Иеффая привели его к другому тирану. В Советский Союз. Он пробыл у нас 2 месяца, встречался со Сталиным, побывал на показательном судебном процессе и написал книгу Москва 1937, где представил социалистический рай Обетованной Землей для еврейского народа... Этого от него и ждали. В противовес утверждениям Троцкого об антисемитской направленности репрессий. Как он мог? Бабель, встречавшийся с ним, говорил, что он всё понимает; но, возможно, предпочел ложь во спасение, чтоб с евреями в России не повторилось того, что происходило с ними в Германии.

 

"Я сталкивался в Советском союзе со многими евреями из различных кругов и подробно беседовал с ними. Случалось, что мне говорили: Я уж многие годы не думал о том, что я еврей; лишь ваши вопросы снова напоминают мне об этом. Единодушие, с которым они подчеркивали свое полное согласие с общественным строем, было трогательно. Прежде их бойкотировали, преследовали; они не имели профессии, их жизнь - смысла. А теперь они крестьяне, рабочие, интеллигенты, воины, полные благодарности новому порядку.

  Когда из гнетущей атмосферы изолгавшейся демократии и лицемерной гуманности попадаешь в чистый воздух Советского Союза, дышать становится легко. Еще кругом рассыпан мусор и грязные балки, но над ними уж отчетливо и ясно высятся контуры могучего здания: это настоящая вавилонская башня, но башня, приближающая не людей к небу, а небо к людям". Да... А чтобы это вавилонское царство поскорее низошло на землю, в небо запускали иконы... "100 тысяч портретов человека с усами. На мое замечание о безвкусном, преувеличенном преклонении перед его личностью он пожал плечами; он извинил своих крестьян и раб. тем, что они были слишком заняты другими делами и не могли развить хороший вкус. - Но даже люди, несомненно обладающие вкусом, выставляют его бюсты и портреты (Да какие!) в местах, к которым они не имеют никакого отношения, например, на выставке Рембрандта. 

   Тут Сталин становится серьезен и высказывает предположение, что это люди, поздно признавшие режим, теперь стараются доказать преданность с удвоенной силой. Да, он считает возможным, что тут и умысел вредителей, которые пытаются его дискредитировать. Подхалимствующий дурак, сердито сказал Сталин, приносит больше вреда, чем сотня врагов". Лион Фейхтвангер. «Москва. 1937»

 

Всё это написано до того, как Сталин заключил союз с Гитлером. Осмелев, Лион даже спросил о процессах: "Критики за границей, не я, говорят, что не понимают психологию подсудимых, почему те не отстаивают своих взглядов, а сознаются". Сталин: "Потому что изверились в правоте своей позиции, видят успехи везде, и хотят хоть перед смертью сказать народу правду, хоть одно доброе дело сделать".

Едва ли можно представить себе более резкие противоположности, чем красноречивый Троцкий с быстрыми, внезапными идеями, с 1ой стороны, и простой, всегда скрытный, серьезный Сталин, медленно и упорно работающий над своими идеями, - с другой... Троцкий - ослепительное единичное явление. Сталин - поднявшийся до гениальности тип русского крестьянина и рабочего, которому победа обеспечена, ибо в нем сочетается сила обоих классов. Троцкий это быстро гаснущая ракета, Сталин - огонь, долго пылаю -щий и согревающий". Лион Фейхтвангер. «Москва. 1937»

 

Лион жил на юге Франции, когда Германия стала наступать на её север, и его как немца! отправили в лагерь под Марселем. Война длилась не долго. Нацисты решили проверить тюрьмы коллаборационистов. И над Фейхтвангером нависла смертельная угроза. Его жена, до этого тщетно предпринимавшая попытки к его освобождению, теперь со слезами бросилась в американское посольство. И был разработан план побега. Лагерь охранялся не очень строго - узникам разрешали даже плавать в водоеме, находившемся за его территорией. И вот, 21 июля 1940 года, Лион после купания увидел жену своего лечащего врача. Она сунула ему в руку записку от Марты: «Ничего не говори и не спрашивай, просто выполняй!» полуголого его усадили в машину, где американский дипломат дал ему женскую одежду. Когда в пути их остановил патруль и офицер спросил: кто эта женщина, шофёр ответил: тёща. Фейхтвангеров надо было как-то провезти через Испанию в порт Лиссабона. Тут к его спасению подключилась ещё одна жена - госпожа Рузвельт.

 

"Караульные добивались, чтобы люди Эфраима назвали Иордан шиболетом, произнеся вместо «ш» звук «с». - Да, мы хотим пересечь сиболет, подтвердили эфраимиты. Бойцы Эмина обрадовались.-«Вы - воины Эфраима, вы пытались обмануть нас!» Эфраимитам раскроили черепа, и бросили их тела в Иордан... Эмин, рассказывая, что происходило у брода, смеялся. Вместе с ним смеялся и Ифтах". Лион Фейхтвангер. «Иеффай и его дочь»

 

По просьбе первой леди Америки два отважных человека, спасшие тысячи людей в годы войны - журналист и священник - поселили Ф-ов в привокзальном отеле, который имел свой выход прямо к поездам, ему взяли билет в 1 класс, где не так пристально вглядывались в пассажиров, дали ему чемоданчик Красного Креста, американский паспорт; и все эти усилия могли пропасть даром из-за баварского акцента Фейхтвангера: ему пришлось изображать американца перед соседом по купе, который оказался офицером СС. Лион считал чудом, что не попался.

   Он был сейчас таким же безоружным беженцем, как те ефремляне, которые не могли правильно выговорить слово шибболет, поток. Они тоже были виноваты в гражданской войне, и в том, что не захотели сначала помогать Ифтаху в битве с аммонитянами; но он не должен был так безжалостно добивать собратьев: будто они были виновны в смерти его дочери... Нет, он сам дал этот неразумный обет: принести в жертву первое что выйдет ему навстречу из ворот его дома, когда он вернется с победой. Первой встретила Иеффая дочь. Одни толкователи считают, что она стала первой монахиней Израиля, другие, что отец буквально исполнил клятву. Фейхтвангер, видевший главарей 20 века, был уверен, что Ифтах её сжег Я честно старался не смеяться над поступками людей, не оплакивать их и не не- навидеть; я пытался понять их. Эти слова Спинозы стали эпиграфом к Иеффаю.

 

"Он рискнул предложить ей усыпляющий отвар. Но она лишь повернула к нему полное упрека лицо: Я хочу видеть, отец, как ты предашь меня Господу... Ты ужасен в гневе, но я тебя не боялась. Они замолчали и молчанием сказали друг другу больше, чем словами - Исполни одно мое желание, отец. В эти дни я много раз видела Господа, и я люблю Его. Но Он не умеет, как ты, смеяться. Я хочу услышать твой смех... Ифтах опешил. Как ему исторгнуть смех из горла в такую минуту? Но её глаза горели ожиданием. У нeё никогда не было мужчины, она все eщё была ребенком... Иеффай рассмеялся. Она обрадовалась, и сама залилась легким, счастливым смехом; он видел, как под платьем цвета шафрана вздымается и опускается eё грудь... Они смотрели друг другу в глаза. Ифтах положил eё на камни и исполнил клятву". Лион Фейхтвангер. «Иеффай и его дочь»

 

В СССР после войны развернулась борьба с космополитизмом, Лион из друга превратился во врага и его книги стали изыматься из библиотек. В США вскоре начался маккартизм: его обвинили в симпатиях к коммунистам, не раз вызывали на допросы в ФБР, и так и не дали американское гражданство. Он мог вернуться в Германию, в ГДР он был самым читаемым автором, даже получил гос премию, но не вернулся. Может, не захотел тратить оставшееся время (у него был рак) на хлопоты: лучше спокойно закончить последний роман о дочери Ифтаха: «Наша эпоха, говорит он в послесловии, - время быстрых перемен. Искажение событий заслоняет людям взгляд на целое, универсальное, историческое, они видят лишь ближайшее будущее, свое завтра, они вынуждены действовать, а действующий, как считал Гете, всегда бессовестен, совесть имеет только созерцающий».