Автор: Дмитрий Менделеев. Режиссёр: Ольга Жукова

Сценарист: Всеволод Константинов. Оператор: Виктор Бормотов 

Текст читает Всеволод Кузнецов. Студия Неофит 11.03.2017

В 1888 году датский критик и редактор, Эдвард Брандес, брат знаменитого Георга, рассказывал знакомому: "Сегодня ко мне в редакцию, приходил поговорить один норвежец. Само собой, принес мне рукопись! Но меня, честно говоря, поначалу заинтересовал больше автор, чем его творение. Я редко встречал людей в таком жалком состоянии. Если бы только его одежда была в лохмотьях! Видели бы вы его лицо! Уж вы-то знаете, что я не сентиментален, но меня его лицо потрясло..."

   Для газеты рассказ был слишком велик, для журнала мал; он хотел уж вернуть рукопись, но эти горящие за стеклами пенсне глаза.. «После обеда я стал читать. Чем дальше читал, тем больше она мне нравилась. Автор был не просто одарен, как многие литераторы - в его рукописи было что-то от Достоевского. Дойдя до середины, я вдруг понял, что он живёт в Копенгагене впроголодь: стало стыдно, и я немедленно послал ему 10 крон, потом продолжил. Чем дальше я читал, тем стыднее мне становилось. А, закончив чтение, я чуть не умер от стыда».

 

"Это случилось в те дни, когда я бродил по Христиании и голодал. Странный этот голод - на всякого, кому пришлось его испытать, он накладывает свою печать. Я лежу без сна у себя в мансарде и слышу, как часы внизу бьют 6; уже совсем рассвело, началась беготня по лестнице. У двери стена моей комнаты оклеена старыми номерами Утренней газеты, я мог ясно различить напечатанное жирным шрифтом объявление булочника о свежем хлебе и даже разобрать тощие, осклабленные буквы надписи: «У девицы Андерсен, вход со двора направо, можно приобрести самый лучший саван».

Открыв глаза, я по старой привычке начал думать, что приятного меня ждет сегодня. В последнее время я перебивался с трудом; все мои пожитки мало-помалу перекочевали к «Дядюшке Живодеру», я стал нервен и раздражителен, несколько дней мне пришлось пролежать в постели из-за головокружения. Порой, когда счастье улыбалось, я получал пять крон за свой фельетон в каком-нибудь «листке»". Кнут Гамсун. «Голод»

 

Да, это автопортрет: «Всё, о чём я пишу в Голоде, пережито мною здесь - и ещё немало худшего». Молодому журналисту хватает гонораров только на несколько дней, а получает он их не чаще раза в неделю: он непопулярен. При этом, у него есть время подумать о жизни и посмотреть на себя со стороны; но это не просто самоанализ. Голод, как у воина в бою, включает в сознании защитную реакцию, превращая переживающего как бы в стороннего наблюдателя: это не со мной. В таком душевном состоянии человеку открываются, порой, неожиданные вещи и способности. Кнут начинает видеть мир, христианский, в перспективе его конца - он сказал Брандесу, что пишет книгу «для человеческих существ, если таковые найдутся». То есть, Сын Человеческий, придя, найдёт ли веру на земле..?

 

 И когда Он снял седьмую печать, было безмолвие на небе, как бы на полчаса. И я видел 7 ангелов, которые стояли пред Богом; и дано было им 7 труб. Первый ангел вострубил - и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела. Откровение святого Иоанна Богослова

 

Трава и печать, и саван, и эти рекламные объявления с первых же строк наводят на мысли о конце: ели, пили, покупали, продавали, садили, строили; но в день, в который Лот вышел из Содома, пролился с неба дождь огненный и серный и по губил всех, так будет и в тот день, когда Сын Человеческий явится. Это от Луки. Ещё мы сразу узнаём, что у действия нет определенного времени: не наше дело знать времена и сроки, которые Отец положил в Своей власти: "Это случилось в те дни, когда я бродил по Христиании", и почти нет конкретного места: никаких картин или деталей норвежской столицы, его Христинания - это христианство.

 

"Я бы мог, порази меня Бог! - заполонить мир. Но если Достоевского считают безумным, что скажут обо мне!? Ведь все те странности, о которых он пишет, я переживаю каждый день. Нет в мире людей, переживших большие муки душевного бреда, чем я. Сейчас все думают, что безумные поступки, свершаемые героем - последствия голода. Но это не так Увы, люди, вероятно, вообще считают меня сумасшедшим. Но я - черт возьми! - не сума -сшедший! Однако мои нервы в ужасном состоянии. Этого я не отрицаю". Кнут Гамсун

 

   Испытания Кнута начались, когда ему исполнилось девять. Родители за долги отдали его прислуживать дяде. Полупарализованный, злой на весь мир холостяк с утра до ночи заставлял мальчика работать, бил его и морил голодом. Однажды он пытался сбежать, его замерзшего чудом нашли в лесу; в другой раз сам нанес себе увечье топором, чтобы хоть ненадолго попасть домой. Но дядя вызвал мать ухаживать за ним и оставил лечиться у себя. Она очень переживала, но поделать ничего не могла, они были очень бедны, от безысходности у нее стали случаться приступы: она убегала в поле, в лес и просто выла там что есть мочи. Пять лет у дяди он считал причиной своей неврастении. «Я плакал от счастья и благодарил Господа Бога, когда мне удавалось вернуться к родителям; возвращаясь домой, я просился пасти овец, на выгоне ложился на траву, говорил сам с собой, играл на рожке, писал стишки на клочках, как все деревенские мальчишки; мать сберегла все мои детские вирши и отдала мне их, когда я уже вырос».

 

Гляжу из лодки

На остров в шхерах,

На цвет зеленый

Лугов прибрежных;

Схожу на берег -

Цветы не сводят

Глаз изумленных

С меня и нежных.

И вот цветут они

В моем сердце,

И нет их краше

На белом свете;

Они беседуют,

Шепчут странно,

Смеются, кланяются,

Как дети...

«Остров в шхерах»

 

К счастью, был у него и другой дядя - пьяница, балагур, мечтатель, он пробудил в нём жажду творчества. благодаря ему, Кнут как о чуде вспоминал о Рождестве на которое отпускал его злой бобыль. У них не было елки, пишет его жена, но в подсвечнике горели три свечи, и все наедались досыта во славу Божию. Когда ж К-т рассказывал мне о посещении церкви в рождественское утро, мне чудилось что-то библейское, что напоминало Евангельскую повесть о Рождении Христа.

 

"По всем дорогам, при свете звезд, северного сияния, в снегопад стар и млад шли в храм: в красках, как на старинных гобеленах, слегка поблекших, но все же различимых, Кнут рисовал его праздничное убранство, с рыжими свечами в подсвечниках, там были сотни свечей, как представлялось мальчику. Набожные прихожане принарядились: мужчины одеты в несколько курток сразу: чем больше курток, тем выше благосостояние; а саамы - в таких ярких цветах, какие только можно изобрести в долгую и темную нурланнскую зиму. И пастор, во всем великолепии, и пение псалмов..."

Мария Гамсун. "Под золотым дождём"

 

С юности он решил, что станет писателем, хотя долгое время у него ничего не получалось. Большой удар по самолюбию принесло и знакомство с его кумиром Бьёрнсоном: он посоветовал переквалифицироваться в актёры. Кнут был высок, красив и так похож на самого Бьёрнсона в молодости, что многие даже считали его незаконным сыном мэтра. Совету его он, слава Богу, не внял, но не понимал, почему в нём никак не раскроется талант, который, он верил, Господь ему дал.

 

Для чего, для чего - не понять мне никак -

Хлебу скошенным быть; и листам облетать,

И всей летней красе рассыпаться во прах?

Для того ли траве зеленеть, чтоб увять? -

Не могу я понять.

 

Если хлеб вырастал, чтоб насытился тощий,

А трава зеленела, чтоб сеном ей стать,

И листы были тенью сверкающей рощи, -

Так зачем же мне щедрую радость узнать,

А потом умирать?

 

Я, крича, вопрошал у пучины вспененной,

У леса и гор, у пространства и тьмы,

У бурь, у всего, чему внемлют умы:

Просил ли я быть мне для жизни рождённым?

Но небо, и бури, и камни немы.

 

Кнут Гамсун. «Лихорадочные стихи»

 

В 17 лет Кнут оставил хутор Гамсунд, начал вести бродяжью жизнь. Разносчиком был и помощником шерифа, учеником сапожника и учителем начальной школы. Затем решил сменить обстановку и по примеру многих норвежцев отправился в Америку. Он сказал судовладельцу, что напишет путевые заметки за билет, и это сработало; он сдержал слово, только вот очерки нигде не напечатали. В Штатах тоже хватался за любую работу. Был даже кондуктором конки в Чикаго, пока его не выгнали, потому что он не мог запомнить остановки трамвая. 1-ин норвежец, пастор, поэт Янсон, позвал его в секретари, и Гамсун, подменяя его, иногда стал читать проповеди; с большим успехом у женской части прихода, хотя, по словам мужчин, это было «нагромождение слов, которые сыпались из него как горох из мешка». У пастора он обогрелся, досыта ел, чего уж давно не случалось, нашел библиотеку, познакомился с русской литературой. И вдруг, у него пошла горлом кровь; врачи диагностировали чахотку и сказали, что жить осталось три месяца.

 

"Я сидел на скамейке и думал обо всем этом, все горше сетуя на Бога за эти бесконечные мучения. Если проверяя меня, воздвигая на моем пути преграду за преградой, Он хочет приблизить меня к Себе, очистить мою душу, то смею Его заверить, что Он ошибается... я поднял глаза к небу, чуть не плача от негодования, и раз навсегда высказал всё, чтобы облегчить душу". Кнут Гамсун. «Голод»

 

"У меня было отчаянное желание пойти в бордель. Нет-нет, вы не ослышались, в бордель. Я же был на краю гибели! Мне хотелось совершить великий грех, чтоб он свел меня в могилу, я хотел умереть во грехе, прошептать «Ура!» и испустить дух. Как стыдно рассказывать об этом. Я был в горячке, каком-то угаре, я строго относился к себе всю жизнь, но к чему эта строгость теперь, когда дни сочтены? Мне было совершенно все равно, что ждет меня "за роковой чертой", я не думал об этом, хотя и тогда верил, что не все кончается со смертью.

   Я открылся фру Янсон, фру Янсон (в ней, видно, не все человеческое умерло) ответила, что очень хорошо понимает меня. Подумать только, именно так она мне и ответила! Но это случилось, наверно, потому, что она была тогда слишком снисходительна, более, чем я того заслуживал, так снисходительна, что я растерялся... Я продал часы, чтобы иметь деньги для этого шага, в полной тайне заказал экипаж; ибо я был болен и не мог идти, и был уже готов ехать. Но вышло так, что мадам все-тки не смогла понять меня до конца, она узнала о моей затее и отказала в экипаже, так провалилась моя затея. Но я не жалел об этом тогда - не жалею и сейчас, ибо уверен, что умер бы там на месте". Кнут Гамсун

 

Всё это он описывает на Рождество 88 года, параллельно с "Голодом". Искушение грехом - из книги многострадального Иова: И сказала ему жена: ты все еще тверд в непорочности твоей! Похули Бога и умри. А он ответил: ты говоришь как одна из безумных: неужто доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем? Так и Кнут, или его лирический страдалец, сохраняет присутствие духа, но вслед за Иовом начинает судиться с Богом.

 

"Я был так голоден, что у меня сводило кишки, причем не приходилось и надеяться, что в тот день смогу раздобыть хоть немного еды. Все более сильное опустошение, душевное и телесное, завладевало мною, с каждым днем я все чаще поступался своей честностью. Я лгал без зазрения совести, не уплатил бедной женщине за квартиру, мне даже пришла в голову преподлая мысль украсть чужое одеяло - и никакого раскаяния, ни малейшего стыда. Я разлагался изнутри, во мне разрасталась какая-то черная плесень... А там - на Небесах, восседал Бог и, не спуская с меня глаз, следил, чтоб моя погибель наступила по всем правилам, постепенно и неотвратимо... Но в преисподней метались злобные черти и рвали на себе волосы, оттого что я так долго не совершал смертного греха, за который Господь по справедливости низверг бы меня в ад... Кнут Гамсун. «Голод»

 

   Гамсун решил умереть на родине. В церкви организовали сбор на его билет в Норвегию. Прихожане прощались с ним навсегда. Какое же было их удивление, когда через два года он вернулся. Или дорога и морской ветер исцелили его, или диагноз был неправильным... Но только дома он выздоровел и считал это чудом. Он был просто пьян от радости - плясал на деревенских гуляньях американские танцы и пел ковбойские песни. Это притом, что тогда в Христиании он пережил те самые несколько месяцев голода из его романа... Замысел возник на корабле, на котором он второй раз приплыл из Америки. Судно сутки стояло в Норвегии, но он не стал сходить: хотел приехать уже известным писателем, а возвращался таким же бедным и безвестным, как уезжал. Писал он в Копенгагене, в дешевой съемной комнатенке, по ночам, научившись писать в темноте, не зажигая света, и наутро расшифровывая записи.

 

"Я сделал попытку написать не роман, а книгу без каких-либо писательских выдумок: балов богатого купца, свадеб, поездок на природу и тп; книгу об удивительных порывах живой человеческой души, причудливой жизни духа, нервных мистериях в голодающем теле". Гамсун - Брандесу

 

«Я остановился посреди улицы и, сжав кулаки, громко произнёс: Вот что я Тебе скажу, милосердный Боже: теперь я знаю, каков Ты есть! И в бешенстве стиснув зубы, я погрозил небу кулаком. Черт меня побери, если я этого не знаю! Пройдя еще пару шагов, я снова останавливаюсь. Внезапно, переменив тон, я смиренно складываю руки, склоняю голову и кротким голосом спрашиваю: А молил ли ты Его, сын мой?» Эта борьба из Голода. «Если не по способностям, то по духу я в чём-то, наверно, был близок Достоевскому», пишет Гамсун. Его сложный герой похож на Раскольникова, на Митю: благородство и безумство. «Пусть я проклят, пусть низок и подл, и иду вслед за чертом, но я все-таки и Твой сын, Господи, и люблю Тебя, и ощущаю радость, без которой нельзя миру стоять и быть».

 

"Вспомнилось, чему меня учили в детстве, в ушах зазвучал негромкий голос, читающий Библию, и я начал беседовать сам с собою, насмешливо качая головой. Зачем заботился я о том, что мне есть и пить, во что одеть бренную свою плоть? Разве Отец Небесный не питает меня, как питает птиц, и не оказал мне особой милости, избрав раба Своего?" Гамсун. "Голод"

 

Страдания помогают выйти за грань бытия. Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; говорит Иов, не глаза другого! Блаженны алчущие - их сердце очистится и они увидят Бога. Герой Кнута нанимается юнгой на русский корабль и уплывает; под негромкий голос из детства, читающий Библию. "Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив: не до конца гневается, и не вовек враждует. Не по беззакониям нашим сотворил нам, и не по грехам нашим воздал нам: ибо как высоко небо над землею, так велика милость Господа к боящимся Его; как отец милует сынов, так милует Господь боящихся Его, ибо Он знает состав наш, помнит, что мы персть. Дни человека как трава; как цвет полевой, так отцветет. Пройдет ветер над ним, и нет его, и место его уже не узнает его. Милость же Господня от века и до века к боящимся Его и правда Его на сынах сынов, хранящих завет Его, помнящих заповеди Его, чтобы исполнять их". 102 Псалом Давида

 

Брандес напечатал первую часть «Голода» в газете. Без имени автора. Почему Гамсун, мечтавший о славе, не страдавший от скромности, не подписался, так и осталось тайной, может, он хотел сохранить связь со своим безымянным героем Как бы там ни было, эта интрига подлила масла в огонь - все хотели узнать, кто этот загадочный гений; наконец, одна норвежская газета смогла открыть правду, и он в одночасье стал модным писателем. Георг Брандес его похвалил, Бьёрнсон пригласил на год к себе в усадьбу. А он отказался, понимая, что время там будет проходить пусть и за очень интересными, но разговорами. Национальный театр предложил ему стать директором - почетная и доходная должность: 4000 крон в год. Он тогда ещё жил бедно, потому что надо было отдавать долги, и всё равно он отказался. Чтобы завершить роман. Он внимательно относился к своему дару, природу которого знал.

 

"Светлое чувство возвращения к жизни возродило меня, я был благодарен Богу и всему миру, я опустился на колени и громко возблагодарил Творца за великую милость, которую Он ниспослал мне... Я знал, да, знал, что этот порыв вдохновения, который я только что пережил, был чудом, свершившимся в моей душе по воле Неба, откликом на мой крик о помощи. Там Господь! Там Господь! - восклицал я и плакал, умиленный собственными словами". Кнут Гамсун. «Голод»