КОРНЕЙ ЧУКОВСКИЙ
Есть в Эрмитаже прекрасная картина: какой-то бродяга в изодранной, грязной одежде, пал на колени перед седым стариком, умоляя его о прощении; а старик очень дряхлый, богато одетый, торжественным и ласковым жестом прижимает этого оборванца к себе и на лице у него кроткая нежность. Обе фигуры светятся каким-то таинственным светом, кажется, всё здесь совершается под дивную музыку. Подпись: «Рембрандт. Возвращение блудного сына». Значит, богатый старик - родной отец этого несчастного бродяги. Почему же у такого богача такой оборванный сын, замученный нуждой и голодом? Где он был? Что его довело до такой нищеты? И в чём он провинился?
Подошли какие-то милые девушки. - Что это за старик? – мимоходом спросила одна. - Должно быть, поп, - равнодушно сказала другая, и они отошли от непонятной картины.
Корней Чуковский. «Вавилонская башня и другие древние легенды»
«БИБЛЕЙСКИЙ СЮЖЕТ».
Корней Чуковский. "Вавилонская башня"
Автор Дмитрий Менделеев. Сценарист Всеволод Константинов Режиссёр Ольга Жукова. Оператор Виктор Бормотов
Монтаж: Роман Моисеев, Алексей Швайковский
Текст читает Всеволод Кузнецов. Студия Неофит 11.11.2017
Детская Библия, для которой написано это предисловие, ушла в производство в августе 1966 года. Представляете, чего стоило Чуковскому, редактору издания, пробить сей проект у советской власти? Огромная часть человеческой культуры утрачена, писал Корней Иваныч. Люди забыли значение выражений внести свою лепту, столпотворение; перестали понимать образы классичес-й поэзии, сюжеты картин старых мастеров. Прочитайте в нашей книге историю Блудного сына, вы поймёте, почему Рембрандт, и другие художники, так любовно изображали её в своих гениальных картинах. Из этой книги вам нетрудно будет узнать, кто такой был юный Давид и с каким великаном он так храбро сразился, ради того, чтобы спасти свою родину. Начальство согласилось, но с условием: в книге не должно встречаться слово "Бог", ни с большой, ни с маленькой буквы, и слово евреи, из-за конфликта с Израилем.
Когда великий всемогущий Ягве создал землю, далеко на востоке Он посадил чудесный сад и назвал его Эдем. В Эдеме росли апельсиновые деревья, яблони, виноград, финики, бананы, и было еще много удивительных деревьев и цветов. В Эдеме была вечная весна Цвели розы, зрелые плоды падали на землю в густую траву, река манила прохладой, но пусто было в чудесном саду. Некому было купаться в реке, рвать цветы, собирать слад- кие ягоды и отдыхать в тени деревьев. И решил Ягве: сотворю человека, подобного мне, Взял он речную глину, вылепил из нее человека, вдунул в него жизнь и назвал человека Адамом. «Адам и Ева. Вавилонская башня и другие древние легенды»
Коллектив пересказчиков состоял из 7 человек: переводчицы, биолога, писателя художницы, литературоведа, единственного "детского" автора, поэта Валентина Берестова, доброго знакомого Ахматовой и Надежды Мандельштам, и ещё отца Александра Меня, который, под псевдонимом Агурский, изложил для советских детей историю с виноградником Навуфея. А оформил книгу его духовный сын и крестник, друг Волошина и Цветаевой, замечательный Леонид Фейнберг.
"Задача нашего коллектива была нелегкой. Мы старались сделать библейский сюжет, порою очень сложный и запутанный, доступным для детей и в то же время, в меру своих сил и возможностей, сохранить простой и безыскусственный стиль величавого подлинника". Корней Чуковский
Он был не просто идейным вдохновителем, организатором. Берестов пишет, что Чуковский переделал в книге чуть ли не каждую строчку. В детской библиотеке, которую он построил в Переделкине, он проверял на маленьких читателях текст своих авторов и безжалостно отбрасывал всё, что не могло захватить, очаровать, воодушевить ребёнка; в итоге даже цензурные придирки никак не отразились на внутренней свободе и какой-то особенной детскости слога, который выковывал вместе с нами Корней Иванович для этой необычной книги.
"Нам, авторам пересказов, Чуковский не говорил о своих тревогах, но всячески ободрял нас; недаром же он столько лет вёл борьбу за сказку против всевозможных её гонителей, он пророчески сказал, что если не развивать фантазию в людях, произойдёт застой даже в химии и физике. Слушая сказку, писал он, ребёнок чувствует себя её активным участ- ником и всегда отождествляет себя с теми из персонажей кто борется за справедливость и добро. Именно эти чувства он должен был испытывать, читая пересказы из Библии". Валентин Берестов
"В 1916-ом, пишет Чуковский, когда Горький привлёк меня к участию в детском отделе издательства Парус, он ввёл в его программу сборник "Библейские мифы и легенды" и поручил составление этого сборника мне. Он называл Библию 1-й из величайших книг человечества и советовал писателям учиться простоте и вы -разительности библейского стиля. В более позднее время он предлагал издать в серии «Жизнь замечательных людей» книгу о пророке Моисее".
Понятно, что эту попытку сорвал 17-й год, но упомянуть о ней в предисловии "Вавилонской башни" было важно: Горький хороший союзник. Чтобы привлечь новых сторонников, Чуковский устраивал чтения в Доме литераторов. На одном вечере, пишет Берестов, мои пересказы Юность Давида и Предсказатель Иона услышал академик Францев (замдиректора института марксизма-ленинизма), он сказал, что появление детской Библии было его давней мечтой, подкинул цитату из Маркса: «религия находит своё разрешение в сказке».
"Мы направляемся в церковь: Лялечка будет причащаться; она сегодня «рожденница» - нарядная, надушенная: «я вся пахлая и духлая!» Ляля крестится и глядит на туфельки. Утром она даже расцеловала свое именинное платье; не оттого ли для неё такое счастье ходить в церковь, что тут ей дается возможность утолить хоть немного ту вечную жажду нарядности и щегольства, которая снедает её с самых первых пелен. Кука ж до церквей не охотник, в церкви для него «много толку» (т.е. толкаются очень), но причащаться он любит до страсти. Когда причастили Лялю, она чинно и бонтонно сказала: Мерси! Кока задрыгал ногами и, запивая причастие, молвил: «Дядя, купи мне ещё на копейку вина- то!» Так различны их темпераменты. Корней Чуковский". «Малые дети и Великий Бог»
Лялечка и Кока это Лидия и Николай Корнеичи, т.е. идея Библии для маленьких родилась у него вместе с собственными детьми, а потом его пригласил Горький. Это сплошное отчаяние говорить с ребятами о Боге. они всё понимают буква-но - отвлеченных понятий нет, преждевременно сообщая им о различных качествах Божьих, мы невольно побуждаем их богохульствовать; скажите ребёнку, что Бог везде, и он неминуемо поймет это так, что Бог или великан, заполнивший собой всю землю, или карлик, проникающий в каждую щель.
"Теперь мы спешим домой. Ляля устала. Беру её на руки: Ты уже большая. Сегодня тебе целых четыре года - Целых четыре, а сколько разбитых? Но это она от рассеянности, её занимает другое. - Как жаль, что он не докончил своей жизни! - Кто? - Христос. Был бы дедушка, старенький, добренький. Я б Его очень любила. Играла бы с Ним в прятки. А Он пошел и распялся... О Христе она говорит часто и любит Его, как родного; к чудесам же Его нечувствительна. Христос мог бы и не воскресать и не превращать воду в вино - она любила бы Его и так. Кука же наоборот видит в Боге какого-то фокусника, который безо всякой магической палочки проделывает любопытные, по его выражению, штуки; он слушает и говорит о нем с каким-то спортсменским азартом: у него миллионы тысяч глаз! Он бежит и лежит в одно время! Одна нога на луне, другая - на крыше!"
«Вот какими искушениями мы искушаем детей, погружая их так рано в самую пучину теологии. Нет, кому дороги дети, пусть убережет их от догматов! А кому дороги догматы, пусть убережет их от детей!» Как же быть? «Я слишком верю в развитие. Ребенок растет, с ним растет и Бог. Каждый ребенок язычник, и самые допотопные формы религии, давно изжитые человечест-м, вновь переживаются им. Это, как и корь, неизбежно. Это пройдет, как и корь».
"Подождите немного, и дети из дикарей станут варварами, их, особенно мальчиков, увле- чет в Библии другое: сражения, события, преступления, казни, интриги, герои. Но эпоха варварства минет, наступит стадия «культуры», - и тогда станет доступен детям Новый Завет, и обаяние любви к ближнему, - а потом и философия христианства". К. Чуковский
"Я написал 12 книг, и никто на них никакого внимания; но стоило мне однажды написать шутя Крокодила, и я сделался знаменитым писателем: крокодила знает наизусть вся Россия, боюсь, что на моем памятнике, когда умру, будет начертано «Автор Крокодила». Этим его страхам было уже лет десять, когда, вдруг Правда опубликовала статью Крупской «О Крокодиле Чуковского». «Надо ли давать эту книжку маленьким ребятам? Смешно видеть К-ла, курящего сигару, едущего на аэроплане; смешно также, что Крокодил называется по имени и отчеству: Крокодил Крокодилович, что носорог зацепился рогом за порог, а шакал заиграл на рояли. Все это веселит ребят, доставляет им радость. Это хорошо. Но вместе с забавой дается другое. Изображается народ: народ орет, злится, тащит в полицию, народ дрожит, визжит от страха. Это уже не невинное, а крайне злобное изображение, которое, может, недостаточно осознается ребенком, но залегает в его сознании».
Из письма Чуковского Крупской. Я пишу эти строки, чтоб показать, в каком унижении находится у нас дет-ий писатель, если имеет несчастье быть сказочником. Его трактуют как фальшивомонетчика, и в каждой сказке выискивают тайный политический смысл. Выгодно ли советским читателям, сов. культуре, чтобы детские поэты изменяли своему прямому призванию? Если да - пусть бьют нас и впредь. Бить нас очень легко и удобно, потому что мы вполне беззащитны.
"Бедный я, бедный, неужто опять нищета? Пишу Крупской ответ, а руки дрожат, не могу сидеть на стуле, должен лечь..." После выпада главной вдовы сразу была запрещена половина его детских книг. Но то ещё полбеды: бояться приходилось за родных, год назад с помощью Луначарского ему удалось вызволить из ссылки Лидию Корнеевну. А что впереди? Впереди 37-й и расстрел её мужа...
"Когда в тридцатых годах травили чуковщину и запретили мои сказки и сделали моё имя ругательным, довели меня до крайней нужды, тогда явился некий искуситель (кажется, его звали Ханин) и стал уговаривать, чтобы я публично покаялся, написал, так сказать, отречение от прежних ошибок и заявил, что отныне я буду писать правоверные книги - причем дал заглавие для них «Веселой колхозии». У меня в семье были больные, я был разорен, одинок, доведен до отчаяния и подписал составленную этим подлецом бумагу...
В голове у меня толпились чудесные сюжеты новых сказок, но изуверы убедили меня, что мои сказки действительно никому не нужны, и я не написал ни одной строки. Хуже всего: от меня отшатнулись прежние сторонники. Да и сам я чувствовал себя негодяем. И тут меня постигло возмездие: заболела смертельно Мурочка. Выгоды от ренегатства я не получил никакой, и с той поры взял за правило: не поддаваться никаким увещаниям темных и наглых бандитов, выполняющих волю своих атаманов". Корней Чуковский
Мурочка младшая дочь Чуковского, любимица семьи, героиня и адресат многих его сказок, заболела туберкулёзом как раз в те дни, когда Литературка, в конце 29 года, опубликовала его отречение; промучившись два года, Мурочка умерла... Он назвал сборник «Вавилонской башней», потому что этот сюжет, может быть, глубже всего раскрывает русскую трагедию 20 века. Бессмысленная, обреченная заранее попытка построить рай и добраться до Небес без Бога. Сами будете как боги... Все эти высотки, Дворец советов; а сама работа над пересказом Библии и вовсе совпала с творением Останкинского столпа к октябрьскому юбилею.
"Я оравнодушел, хотя больно к концу жизни видеть, что все мечты Белинских, Герценов, Некрасовых, бесчисленных народовольцев, социал-демократов и так далее, обмануты, и социальный рай, ради которого они готовы были умереть, оказался разгулом бесправия и полицейщины". Из дневника Корнея Чуковского
«Дивные апрельские события! (Это 53 год) Указ об амнистии, пересмотр дела врачей-отравителей окрасили все мои дни радостью»; после смерти Сталина его снова стали печатать, дали ему орден Ленина, отмечали его юбилеи. «Я казался себе жуликом, не имеющим права на такую любовь; конечно, я понимал, что это похороны, но слишком уж пышные, по 1 разряду». Этот внезапный авторитет он решил направить на помощь гонимым: вместе с дочерью хлопотал за Бродского, Солженицына, воскрешал запрещенные имена; добивался издания Вавилонской башни. Хотя и писал в дневнике: "Я жалею, что согласился составить эту книгу. Нападут на меня и верующие, и неверующие. Верующие - за то, что Священное Писание представлено здесь как ряд занимательных мифов, неверующие - за то, что я пропагандирую Библию".
И сказал Еве коварный Змей: Ягве обманул вас. Он знает, что в день, когда вы съедите запре-й плод, вы с Адамом станете такими же мудрецами и всемогущими, как сам Ягве. Посмотрела Ева, какие сочные, румяные яблоки растут на запретном дереве, и сорвала яблоко, съела половину, а половину дала Адаму, как только съели Адам и Ева запретное яблоко, посмотрели друг на друга и впервые увидели, что они голые. И устыдились. И изгнал Ягве А и Е из рая. Заплакал Адам, заплакала Ева, и пошли они по пустынной и голой земле, совсем не похожей на сад эдемский. Адам стал пахать землю и трудиться с утра до вечера, чтобы собрать урожай. "Вавилонская башня и другие древние легенды"
У Чуковского и его старшей сестры Маши была в детстве своя потеря рая. Отец, потомственный почетный гражданин Одессы Эммануил Левенсон, любил маму, крестьянку Екатерину Корнейчукову, которая работала в его доме горничной, но не мог венчаться, так как не мог креститься - семья была категорически против. Из-за этой драмы Левенсон, в конце концов, их оставил. «Особенно мучительно было мне в 16, когда молодых людей начинают вместо простого имени называть именем-отчеством. Помню, как клоунски я просил всех, уж усатый, зовите меня просто Колей».
Отчество он подобрал. Но до конца дней больше любил детское общество - не обидят. Из дневника: Был у меня вчера Куприн, и это было скучно. Потом бегал вперегонки с Шурой и Соней, это было весело.. Мамы в Куоккале доверяли ему детей. Короленко сказал ему: Конечно, не берите на свой счет, но нас, малышей, мама совершенно спокойно отпускала купаться с сумасшедшим.
Так вот, маме пережить боль, унижения, нищету и поставить на ноги 2х детей помогла любовь к Богу, к ближнему (она спасла от погрома соседку-лавочницу) и прекрасному: мама чудесно пела и читала шепотом Братьев Карамазовых. Её опыт лежит в основе драматургии «Вавилонской башни»: эта сказка начинается с изгнания из Рая, проходит горьким путем скорбей и испытаний, и завершается возвращением Домой.
"Приключился в той стране неурожай, и наступил голод. Хозяин говорит: тебя кормить больше не можем. Сами еле перебиваемся. А жить - живи у нас, если хочешь. Остался у хозяина: куда он пойдет? И подъедал за свиньями отруби в корыте. Горько стало ему! И все чаще дом родной вспоминается. Там, у отца, думает, последний работник ест вволю, а я здесь должен с голоду пропадать! Пойду-ка я лучше к нему, повинюсь. «Простить ты меня не простишь, - скажу, - но возьми меня к себе в работники, я хоть сыт буду, и около тебя». Подумал так и стал к родной стороне пробираться... И чем ближе к дому, тем ему страшнее. Как-то встретит его отец? А вдруг с глаз долой прогонит и не захочет даже вы слушать? Задумался он об этом, смотрит - а вдали родной дом. Ближе, ближе подходит к дому, а там какой-то старик на пороге. Старик этот - его отец. Он сразу признал своего сына и кинулся ему навстречу". «Блудный сын»
В ЦК протестовали против выхода детской Библии: «Моисей - не мифическая фигура, а деятель еврейской истории; Даниил это же пища для сионистов!» Тем не менее, в 68 году книга была отпечатана тиражом 50 тысяч экземпляров; и тут, пишет Берестов, случилось неожиданное и малопонятное. Корней И в интервью корреспонденту Труда помянул о Вавилонской башне. Был самый разгар великой культурной революции в Китае, хунвейбины заметили эту публикацию в "Труде" и громогласно потребовали «размозжить собачью голову старому ревизионисту Чуковскому, засоряющему сознание советских детей религиозными бреднями». На Западе узнали об этом из китайской газеты, повсюду появились сообщения о нашей книге под заголовком Новое открытие хунвейбинов, тогда отреагировали наши инстанции: весь тираж пустили под нож. Возможно, это была ещё и месть за то, что Чуковский с Берестовым подписывали письма в защиту диссидентов и особенно тех восьмерых с Красной площади, которых возмутили танки в Праге. Словом, пересказ Библии для советских детей выпустили только в Перестройку.
Обидно показалось старшему, что так встречают его брата. «Что ж это такое? думает. Я всю жизнь при отце, пасу его стада, поля его возделываю... А брат мой гулял по свету да деньги отцовские тратил. В его честь пир устраивают, гостей созвали, а про меня отец и не вспомнит! Не пойду к ним!» Но тут отец сам к нему вышел, взял его за руку и сказал - Идем же скорее! Ты видишь, какая у нас радость? Твой брат пропадал и нашелся, ведь мы думали: он умер, а он здесь, живой! и старший брат вошел в дом, увидел младшего и не узнал его: такой он стал худой и бледный. - Видно, хлебнул ты горя, сказал он, обнял брата и сел с ним рядом. "Блудный сын. Вавилонская башня и другие древние легенды"