В 1928 году ей дали за эту грандиозную сагу Нобелевский приз по литературе. Унсет стала третьей женщиной-лауреатом в этой области, второй по молодости, после Киплинга, и единственной покорившей шведских академиков монахиней. Её наградили "за запоминающееся описание скандинавского средневековья". Но при всей достоверности Кристин, дочь Лавранса не вполне историческая книга. Это история женщины, её самоопределения, её души вне времени и условий. Не случайно Марина Цветаева считала эту трилогию лучшим, что было написано о женской доле: «Перед ней Анна Каренина - эпизод».

 Больше десяти лет, начиная с шестнадцати, Сигрид проработала секретаршей в электрической компании, мечтала стать художницей, но отец рано умер, оставив маму с тремя детьми. Старшей, ей пришлось кормить семью. Вечерами, чтоб не впасть в уныние, она писала стихи и представляла себе, каким будет её большой роман о жизни Норвегии в 14 веке.

 

  "Лавранс женился в молодых годах. Ему исполнилось всего 28 лет, и был он на три года моложе своей жены. Подростком он состоял в королевской дружине и получил хорошее воспитание; но после свадьбы удалился на покой и жил в своём поместье, ибо Рагнфрид была немного странной и угрюмой и худо уживалась с людьми на юге. А после того как у неё умерли еще в младенчестве 3е сыновей, она стала совсем чуждаться посторонних. Когда они переехали, у них остался в живых один ребенок, маленькая девочка по имени Кристин". Сигрид Унсет. «Кристин, дочь Лавранса»

​

  Отец Сигрид, которого она очень любила, был археологом, первым в Норвегии знатоком эпохи Исхода, но в совершенстве владел i христианской историей. Она выросла на его рассказах о викингах, рыцарях и о святых королях; одним из них был как раз Хакон Долгоногий или Святой, при дворе которого служил Лавранс.

​

  "Лавранс и Рагнфрид были необычайно богобоязненны, усердно посещали храм, охотно давали приют Божьим служителям или пилигримам, шедшим к Нидаросу, и оказывали величайшее почтение своему приходскому священнику; он был их ближайшим соседом. А окрестное население находило, что служение Богу и без того обходится недёшево - тут  и церковная десятина, и пожертвования имуществом, деньгами; поэтому не следует так уж налегать на посты да молитвы и таскать в дом попов и монахов без особой надобности. Впрочем, хозяева Йорюндгорда пользовались большим уважением и любовью, особенно Лавранс. Он слыл за человека сильного и мужественного, а вместе с тем миролюбивого, справедливого, ровного в поведении и учтивого, необыкновенно умелого земледельца и великого охотника. За малый срок он собрал в своих руках много земли, но был добрым хозяином и щедрым на помощь своим издольщикам".

 

 Знаменитый собор в Нидаросе стоит над гробом едва ли не самого почитаемого в Скандинавии святого, благоверного короля Олафа, крестителя норвежцев. Его строили, как положено, пару столетий и закончили в 1300 году - за десять лет до начала действия книги. Сигрид считала Олафа самым замечательным человеком за всю историю страны. И Кристин разделяла это мнение.

 

"Господи Иисусе Христе, святая Мария, святой Олаф! Она страстно хотела скорее достиг -нуть цели своего паломничества. Страстно хотела скорее сбросить с себя бремя годами скрываемых грехов - тяжесть обеден и церковных служб, котор-ми она воспользовалась по-воровски, не исповедавшись i не раскаявшись. Ей страстно хотелось быть свободной i очищенной от зла. так жадно не стремилась она освободиться от своего бремени, когда носила ребенка нынче весной... Мальчик сладко и спокойно спал за спиной у матери". Сигрид Унсет. «Кристин, дочь Лавранса»

 

Её первый роман, "Фру Марта Оули", начинался с вызывающей фразы: "Я была неверна своему мужу". На вопрос: "в каком жанре вы пишете", она отвечала: "в неприличном!" Книга имела успех, Сигрид дали государственную стипендию, и она, бросив надоевшее и убивавшее её электричество, поехала смотреть мир. "В путешествии человек не только собирает впечатления, но и сам обновляется; во всяком случае, должен. Путешествуя по старым добрым романтическим краям, знакомым мне с детства по картинам, я счищала с себя старые впечатления слой за слоем, и глаза мои молодели..." 

   В Рим она прибыла перед Рождеством. Познакомилась с соотечественниками, встретила с ними Праздник, а утром вышла глотнуть свежего воздуха и увидела на соседнем балконе Андерса Сварстада; один из первых критиков сравнивал её труды с картинами именно этого художника. Она даже купила одну. И вот, такая чудесная рождественская встреча; хотя, увы, он был женат и имел троих детей...

 

"Вот ты и спала у меня в объятиях, - сказал он и слабо улыбнулся. - Благослови тебя Бог, Кристин, ты спала так сладко, как ребенок на руках у матери - А вы не спали, господин Эрленд? - Он улыбнулся, глядя в её заспанные глаза, - Может, придёт такая ночь, когда мы с тобою сможем заснуть вместе, - не знаю, что ты на это скажешь, когда обдумаешь! Между нами ещё столько препятствий, что они разделяют нас больше, чем еслi б между мною i тобою лежал обнажённый меч. Скажи, будешь лi ты любить меня, когда эта ночь пройдет? - Я буду любить вас, господин Эрленд, - сказала Кристин. - Я буду любить вас, пока вы сами этого захотите, и после вас не буду любить никого другого!" 

Сигрид Унсет. «Кристин, дочь Лавранса. Венец»

​

Когда Кристин исполнилось 15, Лавранс и рыцарь Андрес назначили друг другу свидание во время тинга i договорись обручить детей. Симон, сын Андреса был для неё прекрасной партией, добрый, весёлый, честный; но сердца её не тронул. Когда на голову невесты посыпались несчастья, ей самое лучшее было б уйти в свадебные хлопоты, но она отпросилась, чтобы прийти в себя, в монастырь. Так делали иногда благородные девицы. Считалось, что в обители, под присмотром стариц, они подготовятся к семейной жизни как подобает. Там Кристин увидела Эрленда. И всё в миг исчезло: помолвка, стыд пред игуменьей, пред родителями - она любила! Хотя у него была неважная репутация и двое внебрачных детей...

 

"Когда они с Эрлендом поженятся, то смогут исповедаться и искупить своё прегрешение. Она начала искать доказательства тому, что и другие люди не безгрешны. Стала внима- тельней прислушиваться к сплетням и замечать вокруг все мелочи, указывавшие на то, что даже монастырские сёстры были не совсем святыми... Теперь у Кристин открылись уши для всех фальшивых ноток в стенах обители - дрязг, зависти, тщеславия... Ни одна монахиня не хотела исполнять черной домашней работы, кроме ухода за больными, все хотели быть учеными i искусными женщинами; одна старалась перещеголять другую, а те, которые не обладали способностями к таким благородным занятиям, опускали руки и проводили дни словно в забытьи". Сигрид Унсет. «Кристин, дочь Лавранса»

​

  Пока Сварстад долго разводился, они не говорили никому о своих отношениях. Сигрид уединилась в одном норвежском пансионате и писала роман «Йенни», в котором отобразились её римские впечатления. Хотя в Риме она обрела счастье, повесть кошмарная; очевидно, сказались переживания о том, что она разрушает чужую семью. Героиня стала любовницей отца своего жениха и родила ребенка, который вскоре умер. А сама Йенни, в итоге, покончила с собой.

 

"Кристин крепко прижала ребенка к груди: он свеж i румян, точно яблочко, красен i бел, будто роза. Зачатый в грехе, выношенный под жестоким, её злым сердцем, извлечённый из её заражённой грехом плоти таким светлым, таким чистым, таким несказанно восхи- тительным; незаслуженная милость разрывала ей сердце, подавленная раскаянием, она стояла на коленях, и слёзы потоком лились из её души, как кровь из смертельной раны". Сигрид Унсет. «Кристин, дочь Лавранса»

​

После выхода Йенни Сигрид признают ведущей писательницей Скандинавии, и снова дают стипендию; она выходит за Андерса, его картины тоже пользуются популярностью и хорошо продаются. В том же Риме у них рождается первенец. Первая Мировая заставляет их вернуться на родину; они снимают большой дом, и Сигрид уговаривает мужа взять к ним его детей от первого брака. Первая жена Сварстада не смогла воспитывать одна и даже отдала двоих в интернат, поэтому не возражала. Потом Сигрид родила дочку. Дочь не заговорила в срок, начались припадки, она была душевнобольной. Дети расплачиваются за грехи родителей, считала Унсет. Творчество её плохо уживалось с хозяйством, она не справлялась и однажды, взяв двоих своих детей, беременная третьим, уехала в Лиллехаммер писать о Кристин в усадьбе Бьёркеберк, Берёзовый ручей, там рядом энтузиасты открыли музей и собрали потрясающую коллекцию из домов и ферм тринадцатого века. 

​

"Раньше я воспринимала церковь исключительно в виде живопiсных руiн, оживляющих пейзаж тут i там, но позднее начала внимательнее к ней приглядываться, читать то, что писали святые отцы. Эти мужчины и женщины, которых церковь зовёт святыми, были единственными людьми, несущими здравое начало в нашей цивiлизацiи. Мне отчаянно не хватает старой Церкви, которая никогда не учила: вот это хорошо, потому что старое или - потому что новое, но имела к причастию вино, что чем старше, тем лучше, и хлеб, который лучше всего вкушать свежим. Я вообще не верю в «развитие» человечества. В разное время люди видели мир по-разному, средневековое мышление мне оттого близко, что его законы созданы для людей таких, какие они есть, а религия - для людей, какими они должны быть. Все дороги ведут в Рим, и я не могу больше ждать - я хочу идти".  Сигрил Унсет

​

Это произошло в День всех святых в 1924 году. Подобно тому, как на несколько лет раньше под влиянием своего "Отца Брауна" перешел из англикан в католики её любимый Честертон, Сигрид покинула лютеранскую общину с благословения "Кристин, дочери Лавранса". Её брак не был засчитан, потому что церковь тогда не признавала разводов, а первая жена Сварстад была жива и здорова. «Было бы нечестно притворяться, что это для меня великая жертва», сказала Сигрид. Они продолжали общаться, Андерс приезжал в Лиллехаммер навестить детей. Он не очень удивился её решению, вспоминая, как она восхищалась красотой римских храмов. А в остальной Норвегии разгорелся скандал. Общество было настроено антикатолически. Но она умела плавать против течения. Жила эмансипировано, не нуждаясь в мужской помощи, при этом отстаивала традиционные ценности и сражалась с набиравшего силу феминизмом: "Мужчины просто больше не хотят обеспечивать женщин". И конечно, она снова поехала Рим. С матерью и сыном.

 

 "Может, тот край кажется столь несказанно пустынным потому, что к нему примыкает Рим, который был царицей всего языческого мира i стал невестой Христовой. И стражи оставили город, i Рим среди всего этого праздничного пьяного шума кажется покинутой женой. Распутники поселились в замке, где нет хозяина, они соблазнiли жену на кутежи, чтобы она разделяла с ними их вожделения, и кровопролития, и вражду... Но под землёй там сокровища, дороже всех сокровищ, на которые сияет солнце. Это гробницы святых мучеников, высеченные в скале, их там столько, что голова кружится, как вспомнишь". 

Сигрид Унсет. «Кристин, дочь Лавранса»

​

По Риму маршировали чернорубашечники. Унсет отправилась в Монтекассино. Монахини приняли её очень радушно. Она наслаждалась видами, покоем, едой, простой и вкусной, хорошим вином и писала роман о святом Олафе. Её Кристин тоже под конец обретает мир в монастыре. Хотя на дворе 1349 год; чума XIV века.

​

   "При слабом свете фонаря она разглядела их лица, до того застывшие и напряженные, что у неё невольно вырвалось испуганное восклицание, священнiк закусил губу: Лучше всего, сын мой, всё рассказать твоей матери... Нам всем нужно быть готовым перенести это суровое испытание, которое Бог посылает теперь и нашему народу. Но Скюле издал лишь какой-то стон, и ничего не ответил".

Сигрид Унсет. «Кристин, дочь Лавранса»

 

Она вступила в орден доминиканцев под именем Улава (в честь святого Олафа) в начале 1928-го; после Нобелевской появились карикатуры, где её рисовали с Библией и мешком денег. Какой-то репортёр спросил, правду ли писали газеты, что она собирается раздать всю премию. "Как же вы, будучи журналистом, можете верить газетам?" «Да, премию за вежливость ей бы не присудили», - заключил он в своей статье. 

   Конечно, она пожертвовала почти все деньги на стипендии для одаренных или детей, молодых писателей. А саму медаль продала за 25 тысяч крон, перечислив их детям Финляндии, когда ей пришлось воевать с Советским союзом, и взяла к себе трёх финских ребятишек-беженцев. Когда Германия вторглась в Норвегию, пришлось бежать самой. Унсет считали врагом Рейха, жгли её книги. Путь через Атлантику был отрезан. Она успела добраться до Прибалтики, оттуда в Москву, дальше поезд до Владивостока, Тихий океан и Америка. Страницы, написанные нобелевским лауреатом о советской России, читать больно. 

​

"Все люди в Москве выглядят несчастными, я не видела ни 1го улыбающегося человека, исключая работников ресторана Транссибирского экспресса. Хотя последние от улыбок казались еще более несчастными. До приезда мне, конечно, довелось слышать и читать много противоречивых рассказов о блеске и нищете в этой стране и я думала, что ничто уже не сможет удивить меня. Но всё же удивило меня впечатление однообразия. Здесь не было никакой разницы между людьми: в центре, на окраине все были одинаково плохо одеты, небриты, непричёсаны, неухожены... Чего я уж точно не ожидала и что поразило меня больше всего - так это вонь. Запах застиранного белья, которое стирают почти без мыла, запах грязных женских волос, спален, где ночует одновременно множество людей, которые спят на несвежем белье, я ощущала, проходя вечерами мимо открытых окон. В городских дворах пахло мочой, экскрементами, в каждом из них можно было видеть ряд сараев-развалюх, которые служили туалетами. Над городом носился запах гнили". Сигрид Унсет

​

Такую картину наблюдает Кристин во время чумы. 1 часть трилогии называется Венец, вторая - Хозяйка, третья - Крест. Она разбиралась в травах, умела лечить и теперь раздавала себя заболевшим сёстрам и умирающему городу без остатка; чума не пощадила и саму Кристин. Но эти страницы самые прекрасные в книге.

​

"Отец Эйлив и Ульв сын Халдора вместе вышли от усопшей. Выпал снег. Никто этого не заметил, пока они сидели возле неё, а она боролась со смертью. Белая пелена, покрывав -шая отвесную крышу церкви, слепила глаза, колокольня светилась на фоне серых туч. Снег, такой нежный, лежал на всех рамах и выступах, опушил серые камни стен. И оба они помедлили в дверях, точно не решаясь запятнать следами своих ног тонкий покров". Сигрид Унсет. «Кристин, дочь Лавранса»

​

Первый снег в миг её успения! Праздник Первого снега, чистоты, примирения с Небом, варяги так любили, что Церковь приняла его и наполнила христианским содержанием. Он стал Покровом; надеждой, радостью в беде. Для Сигрид этим лучом света стала церковь в Коломенском. 

​

"Меня удивило, что в русских хормах на редкость тесно, хотя снаружи они кажутся очень большими.  В одной из боковых часовен люди теснились, как сельди в бочке: они ждали крещения, в очереди стояло 10-12 небольших групп с младенцами на руках. Посередине другой часовни мы увидели маленький гробик. В нём лежало тельце ребенка. Эта церковь была близка мне по своему духу и стала самым отрадным впечатлением из всего увиденного мною в России. После всей этой серой, бессмысленной нищеты, царив -шей повсюду, было приятно видеть хоть и бедность, но такую, где есть место душевной теплоте, отмеченной многоцветием человеческого бытия, где к жизни i смерти человека относятся с благоговением i, во всяком случае, освящают приход ребёнка в этот мир так же, как и уход... Поэтому я решила, как и все остальные, встать на колени и поцеловать край большой иконы с изображением Христа". Сигрид Унсет «Возвращение в будущее»

​

 В судьбе Кристин, как это бывает, порой, у больших писателей, Сигрид предугадала свою жизнь. Её дочь и мать умерли в 39-м; в 40-м, в боях с нацистами, погиб старший сын. Младший уехал в Британию. После войны она возвращалась домой одна. Но её встречали многие. 

«Когда она сошла на пристань, нетрудно было заметить, что на её глазах слёзы, писали в прессе. Она не выглядит американизированной ни на грамм и кажется даже моложе, чем раньше, хотя седины прибавилось. Зато в глазах по-прежнему светится острый ум. Великая писательница в кои-то веки не находила слов, чтоб выразить обуревавшие ее чувства». И ведь она не была сентиментальной. Когда ей вручали высшей королевский орден - Большой крест святого Олафа, которым обычно награждали монарших особ, она сказала: «Не стоит так уж благодарить меня за написание книги Кристин, дочь Лавранса. Мне это было нетрудно, ведь я прожила в этой стране тысячу лет».